smbj.ru

В основном утро – мое главное время для письма. Я люблю делать десять страниц в день, что составляет 2000 слов. Это 180 000 слов за три месяца, вполне приемлемый объем книги – такой, в которую читатель может с удовольствием погрузиться полностью, если вещь хорошо сделана и остается свежей.

Нет на свете Свалки Идей, нет Центрального Хранилища, нет Острова Погибших Бестселлеров. Хорошие идеи рассказов приходят в буквальном смысле ниоткуда, падают прямо на голову с ясного неба. Мы – писатели и потому никогда не спрашиваем друг у друга, где мы берем идеи. Мы знаем, что не знаем.

Мое глубокое убеждение – вещи не пишут, они сами пишутся. Работа писателя состоит в том, чтобы дать им место, где расти.

Я не слишком в восторге от исчерпывающих описаний всех физических характеристик героев книги и их одежды (меня лично инвентаризация гардероба раздражает; если мне захочется прочитать описание шмоток, я закажу каталог универмага). Если я вам сообщаю, что Кэрри Уайт – изгой школы с плохим цветом лица и одета как типичная жертва, вы ведь можете додумать остальное? Описание начинается в воображении писателя, но кончиться должно в воображении читателя.

Когда я начинаю работу над новой книгой, я не останавливаюсь и не замедляюсь, покуда есть силы. Если я не буду писать каждый день, персонажи у меня в мозгу прокисают – они начинают выглядеть как персонажи, а не реальные личности. Острие повествования ржавеет, я теряю ощущение хода и темпа сюжета.

У музы не стучащие столы мира спиритов, а обычная работа, как прокладка труб или перегонка тяжелых грузовиков.

Каждая взятая вами в руки книга дает свой урок или уроки, и очень часто плохая книга может научить большему, чем хорошая. Почти каждый может вспомнить потерю девственности, и почти любой писатель может вспомнить первую книгу, отложенную с мыслью: «Я могу сделать лучше. Черт побери, я и делаю лучше!»

Помните главное правило словаря: берите первое пришедшее на ум слово, если оно подходящее и яркое. Если колебаться и рефлектировать, найдется другое слово – это точно, потому что всегда есть другое слово, но вряд ли оно будет так же хорошо, как и первое.

Если бы я был человеком вроде Генри Джеймса или Джейн Остин и писал бы только о сливках общества или профессорах колледжей, вряд ли когда-нибудь я бы употребил грязное слово или грубую фразу. Да, но я вырос не в такой среде. Я вырос в низах среднего класса Америки, и это те люди, о которых я могу писать честно и со знанием дела. А они, попадая себе молотком по пальцу, чаще вспоминают говно, чем сахар, но я с этим мирюсь.

Сделайте все за один присест, если возможно. Делайте любые заметки, но основное внимание обратите на рутинную работу, как исправление опечаток и отмечание несоответствий. А их будет много.

Ответ — нет. Не делаю и никогда не делал ради денег.

Сколько времени дать книге вылежать — как тесту, чтобы взойти, — зависит только от вас, но я считаю, что это должно быть минимум шесть недель. Все это время рукопись надежно заперта в ящике стола, вылеживаясь и созревая. Когда же наступит тот самый вечер, выньте рукопись из ящика. Если она выглядит как археологическая находка, купленная на блошином рынке или на гаражной распродаже, причем даже не припомнить где, то вы готовы. Закройте дверь, возьмите карандаш и положите рядом блокнот. Теперь читайте рукопись.

После шестинедельного периода восстановления вы также сможете заметить все зияющие дыры сюжета и развития характеров. Я говорю о таких дырах, в которые трактор проедет. И запомните; когда находите эти большие дыры, нельзя расстраиваться или ругать себя. Лопухнуться случается даже лучшим из нас. Рассказывают про архитектора “Утюга” в Нью-Йорке, будто он покончил жизнь самоубийством, когда сообразил перед самым разрезанием ленточки, что забыл в своем небоскребе устроить туалеты. Может, это и не правда, но не будем забывать: кто-то ведь спроектировал “Титаник” и заявил о его непотопляемости.

На следующем уровне лежат элементы стиля.

Если хотите быть писателем, вам прежде всего нужно делать две вещи: много читать и много писать.

Только Бог делает все правильно с первого раза, и только раздолбай позволит себе сказать: “А, ладно, на то есть редакторы”.

Суровая программа чтения и письма, за которую я ходатайствую – от четырех до шести часов в день, каждый день, – не покажется вам суровой, если вам это нравится, если у вас есть к этому склонность.

Вы можете спросить: а где же здесь сюжет, интрига? По крайней мере, мой ответ – таков: нигде. Я не верю интриге по двум причинам: во-первых, наша жизнь в основном лишена сюжета; во-вторых, потому что я считаю: продумывание сюжета и спонтанность истинного творчества несовместимы.

Я всегда начинаю с чего-то ситуационного. Я не утверждаю, что это правильно, просто я всегда так работал. Но если вещь кончается точно так же, как началась, я считаю это неудачей. Начинать с вопросов и идейных соображений – рецепт создания плохой литературы. Хорошая литература всегда начинается с темы и развивается к идее, почти никогда не бывает наоборот. Единственным возможным исключением, которое я могу придумать, являются аллегории вроде «Скотного двора» Джорджа Оруэлла (и есть у меня тайное подозрение, что здесь тоже сначала явился сюжет. Если в будущей жизни я увижу Оруэлла, спрошу у него).

Я не верю в исследование характеров; по-моему, в конце концов главным становится сама история.

Второй совет, который я хочу вам дать, звучит так: Наречие вам не друг. Писать наречия – человеческая слабость.

Вид абзацев почти так же важен, как их содержание; они – карта предназначений книги. Я готов отстаивать точку зрения, что именно абзац, а не предложение есть основная единица письма – место, где начинается сцепление, и где слово получает шанс стать больше чем словом. Если наступает момент оживления, он наступает на уровне абзаца.

А еще на верхней полке вашего ящика должна быть грамматика, и не утомляйте меня своими стенаниями, что вы ее не понимаете, что писать – это приятно, а грамматика – жуть. От двух страниц пассивного залога мне хочется вопить. Это слабо, это уклончиво, а часто еще и мучительно.

Да, я своей прозой наколотил кучу бабок, но никогда не клал на бумагу ни одного слова с мыслью, что за него заплатят.

Да, есть на свете муз (традиционно музы были женщинами, но мне попался тупоголовый мужик, не поддающийся творческому трепету ), но он не будет бабочкой влетать в вашу комнату и посыпать вашу машинку или компьютер волшебным порошком творчества.

С моей точки зрения, литературное произведение состоит из трех вещей: повествование, которое передвигает действие из точки А в точки В, С и так далее до Z; описание, составляющее чувственно-реальный мир для читателя, и диалог, оживляющий персонажей, давая им речь.

Я писал, потому что не писать не мог. Может, это и помогло мне выплатить закладную за дом и отправить детей в колледж, но все это побочные эффекты — это делалось ради причуды. Ради чистой радости самой работы.

Если вы начинающий, то прислушайтесь к моему совету: делать не менее двух черновых вариантов – один с закрытой дверью кабинета и один с открытой.

Литературные произведения – это находки, вроде окаменелостей в земле. Ваша работа не искать идеи, а узнать их, когда они появятся.

Диалог – это искусство, которое лучше всего дается людям, кто получает удовольствие, говоря с людьми и слушая их – особенно слушая, воспринимая акценты, ритмы, диалекты и сленги различных групп. Одиночки вроде Лавкрафта зачастую пишут диалоги плохо или с той тщательностью, с которой пишет человек на не родном ему языке.

То есть вы будете делать всю черную работу, а этот муз будет сидеть, курить сигары, рассматривать коллекцию призов за боулинг и вас в упор не видеть. И это правильно, что вы будете делать всю работу и палить весь полночный керосин, потому что у этого хмыря с сигарой и с крылышками есть волшебный мешок, а там найдется такое, что переменит всю вашу жизнь.

Курт Воннегут каждую страницу своих романов переписывал до тех пор, пока она не становилась точно такой, какой ему хотелось. В результате бывали дни, когда выходила только страница окончательного варианта (и полная корзина измятых выброшенных экземпляров страниц семьдесят один и семьдесят два), но когда рукопись была сделана, то сделана была и книга. Можете взять это за образец.

Вы будете знать, какое слово употребить, если знаете своих персонажей, а мы узнаем что-то о герое, что-то более живое и интересное. Возможно, кто-то из ваших персонажей (допустим, незамужняя старая тетушка главного героя) действительно сказал бы «ах ты сахар», попав себе по пальцу. Смысл в том, чтобы каждый из действующих лиц говорил свободно, не оглядываясь на Легион Приличия или Кружок Христианских Читательниц.

Для меня правильным всегда было делать два черновых варианта и беловой.

Самое лучшее в работе за закрытой дверью то, что вы вынуждены сосредоточиться на работе. Никто не может вас спросить: “Что ты хотел выразить предсмертными словами Гарфилда?” или “А в чем смысл этого зеленого платья?” Может, вы вообще ничего не пытались выразить предсмертными словами Гарфилда, а Мора оказалась в зеленом платье, потому что так вы ее впервые увидели умственным взором. С другой стороны, эти вещи могут что-то значить или будут, когда вы отложите работу и взглянете на лес вместо отдельных деревьев.

Я считаю, что дорога в ад вымощена наречиями.

Первый черновой вариант – притом всей вещи – должен быть написан без чьей-либо помощи. Может наступить момент, когда захочется показать написанное близкому человеку – либо от гордости за сделанное, либо от сомнений. Не поддавайтесь этому импульсу. Держите давление, не сбрасывайте его, подвергая написанное чьим-то сомнениям, похвалам или даже добросовестным вопросам кого бы то ни было извне.

Словарь положите на самый верх ящика с инструментами и не делайте сознательных усилий его улучшить. Словарь – хлеб писательства.

Теперь допустим, что первый черновой вариант вы закончили. Отличная работа! Выпейте бокал шампанского, закажите пиццу, делайте, что обычно делаете, когда есть что отметить. Если есть человек, который нетерпеливо ждет возможности прочитать ваш роман — скажем, супруг или супруга, человек, который работает с девяти до шести каждый божий день, чтобы платить по счетам, пока вы гоняетесь за мечтой, — самое время выложить товар на витрину.

Если вы будете писать и дальше, то все эти отвлекающие моменты вы научитесь фильтровать естественно. Я пишу под громкую музыку – хард-рок, типа «Эй-Си/Ди-Си», «Ганз’н’-Роузес» и «Металлики», – но эта музыка для меня просто способ закрыть дверь. Она окружает меня, отделяет от мира обыденности.

Иногда окаменелость маленькая, просто ракушка. Иногда огромная, тираннозавр-Рекс со всеми своими гигантскими ребрами и оскаленными зубами. В любом случае – короткий рассказ или тысячестраничный роман – техника раскопок по сути одна и та же.

Для любого писателя, особенно для начинающего, мудро будет убрать все отвлекающие моменты. Нужна комната, дверь и твердая решимость ее закрыть. И еще нужна конкретная цель. Чем дольше вы будете держаться этих основ, тем легче будет акт письма.

Когда меня спрашивают о «секрете моего успеха», я иногда отвечаю, что секретов два: я сохраняю физическое здоровье и я сохраняю брак. Сочетание здорового тела и здоровых отношений с самостоятельной женщиной, которая не позволит задурить себе голову ни мне, ни кому-нибудь другому, позволяют мне сохранять работоспособность. И я думаю, что верно и обратное: моя работа и удовольствие, которое я от нее получаю, способствуют устойчивости моего здоровья и моей семьи.